Система OrphusСайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена,
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделам: Поволжье | Турция

Зайцев И.В.
Мнимый протекторат: Казанское ханство и Османская империя
в середине 20-х гг. XVI в.

Восточная Европа в древности и Средневековье.
Мнимые реальности в античной и средневековой историографии.
XIV чтения памяти В.Т. Пашуто. Материалы конференции. М., 2002.
{74} – конец страницы.
OCR OlIva.

Предпосылки идеи османо-татарского альянса, направленного против России и стран Европы, можно найти уже в русской публицистике и литературе XVI в.1) Однако расцвет историографической концепции приходится на XX в. Если в работах конца {74} 30-х гг. подчеркивалось, что актуальность восточного вопроса во внешней политике России при Иване IV определялась фактом наличия системы постордынских государств, «стремившихся к гегемонии в Восточной Европе»2), то вскоре историки главным претендентом на первенство в регионе стали считать Турцию, а эти государства — послушными орудиями в осуществлении замыслов Османских султанов. Вопрос о золотоордынском наследстве начинает увязываться с характером русско-турецких отношений3). Наряду с группировкой аристократии, делавшей ставку на союз с Москвой, крупной политической силой в Казанском ханстве в конце XV — начале XVI в. считали партию, ориентировавшуюся на Крымское ханство и Турцию4). Казанские события весны 1524 г. (Сахиб-Гирей «заложился» за султана) стали рассматривать как «поворот в русско-турецких отношениях от дружественных к враждебным. Поворот этот определялся активизацией восточноевропейской политики Турции, которая провозглашением своего протектората над Казанью выражала стремление выступить в роли гегемона в системе татарских государств Восточной Европы»5). Симптомы разложения идеи стали видны уже в работах Л.Н. Гумилева6). Следуя, в целом, схеме, он, однако, отходит от нее в вопросе реальности турецкой угрозы для России в Поволжье.

В последнее время наблюдается явный отход от предвзятого рассмотрения османо-московско-ордынских отношений. Высокая степень заинтересованности и участия Турции в судьбе постордынских государств (за исключением Крыма), агрессивная политика Османской империи по отношению к народам Поволжья и России подвергаются сомнению. Оценки действий турецкой дипломатии в восточноевропейском регионе становятся более сдержанными, хотя интересы Порты в регионе не отрицаются7). Центр тяжести антирусской политики на Востоке смещается в работах историков из Стамбула в Бахчисарай8). Мягче звучат оценки территориальных приобретений России и Турции в зоне общих геополитических интересов9). Справедливо критикуются работы 50–60-х гг., часто жертвовавшие фактами ради абстрактной схемы. Например, С.Х. Алишев считает, что Сахиб-Гирей лично действительно был вассалом турецкого султана, но это не имело никакого отношения к Казанскому ханству. Словесное объявление не означало установления турецкого протектората, поскольку в том же 1524 г. хан Сафа-Гирей дат шертную грамоту Василию III, признав свою зависимость от Москвы10). Еще более определенно высказатся по этому поводу М.А. Усманов11). {75} По мнению С.Ф. Орешковой и Н.Ю. Ульченко, казанские события 1521—1524 гг. следует оценить как дипломатический зондаж, а не реальные политические цели Османской империи12). Однако при общем скептическом отношении к возможности установления турецкого протектората над Казанским ханством некоторые исследователи все же утверждали, что сам факт предложения со стороны Сахиба имел место13).

Несмотря на изменение общего мнения относительно османского «протектората» и здравый скептицизм в этом вопросе, конкретного и опирающегося на источники исследования, доказывавшего, что османы не имели реальных интересов в Казани в середине 20-х гг. XVI в., до сих пор не появилось. Эпизод русско-османских отношений 1524 г., связанный с так называемым «турецким протекторатом» над Казанью, заслуживает в этой связи отдельного рассмотрения.

В 1521 г. в Казани произошел переворот и на престоле, вместо русского ставленника Шах-Али, оказался брат крымского хана Мухаммед-Гирея — Сахиб-Гирей. Смерть самого Мухаммед-Гирея в 1523 г. позволила туркам утвердить в Крыму более покладистого хана — Саадета. При нем турецкое влияние сильно возросло14). «А тому нашему царю счастливой хандикер как бы родной отец. Там у него жил и взросл, и что тамо видел, котрой у турского обычай, и у него тот же обычай», — писал один из крымских вельмож Девлет Бахты15). Однако никакого поворота во внешней политике Турции по отношению к Московскому великому княжеству не произошло. Более того, Саадет-Гирею был, видимо, дан наказ поддерживать дружбу с Москвой. Он сам пытался помирить Москву с Казанью. Имела место попытка реставрации союза Московского государства и Крыма по образцу договору Ивана III с Менгли-Гиреем. Основой этого соглашения должны были стать два условия: московский займ Крыму в размере 60 000 алтын и осуществление общей враждебной политики по отношению к Польско-Литовскому государству16).

Идея поставить московское правительство перед опасностью развязывания конфликта с Турцией была умело спланированной провокацией Саадет-Гирея. Османский посол Искандер (ренегат из мангупских греков) до приезда в Крым вместе с русским послом оценивал свою задачу в Москве весьма невысоко: его миссия сводилась лишь к покупке соболей для султана. В Москве об этом прекрасно знали: «А Скиндерь большее, сказывают, идет на Салтана рухляди купити… А дела за ним великого не чают… И урядства на нем не никоторого и близко Салтана не {76} живет»17). Ибрахим-паша в Стамбуле говорил московскому послу И.С. Морозову: «Государь наш посылает Изкиндеря с тобою вместе з деньгами соболей купити, да и тобя проводити, а не посольством». На пути из Аккермана до Перекопа сам Искендер говорил Морозову: «Ныне, деи, яз иду не посольством … и речи, деи, от Салтана к вашему государю за мною не великие»18). Лишь по дороге из Кафы в Перекоп Искандер заявил: «А иду ныне от государя к государю с великими делы»19). Такое резкое изменение целей посольства произошло, видимо, после консультаций Искандера с Саадетом и его окружением. Причину этого следует искать в московско-казанских отношениях. В письме И. Колычева, доставленном в Москву в марте 1524 г., московский посол в Крыму сообщал государю: «За две недели… Рожства Христова, из Казани от Саип-Гирея царя к Саидет-Гирею царю в Перекоп посол пришел Шаусейн сеит. А привез… от Саип-Гирея царя к Саидет-Гирею царю поминков две девяти да от собя девят. А в деветех… — суды серебряные, да плат(ь)е, да кони. А гороворил [так в тексте. – И.З.] сеит от Саип-Гирея царя Саидет-Гирею царю: нынеча княз великий московской поставил город на Суре на реке. А достоваючи подо мною моего юрта Казани. И ты б ко мне прислал пушек, и пищалей, и янычан, а не пришлеш ко мне пушек, и пищалей, и янычан, и мне противу московских воевод стояти не мочно».20) Таким образом, сейид Шах-Хусейн21) доставил казанские известия в Крым в декабре 1523 г., именно тогда, когда туда прибыли из Аккермана Морозов и Искендер. Уже в сентябре 1524 г. в Москве Искендер произнес фразу: «Ино Саип Гирей царь присылал ко государю нашему сее весны бита челом, а заложился за государя нашего: и то юрт государя нашего»22).

Идея «заложить» Казань за султана родилась в Крыму и была детищем антимосковски настроенных крымских кругов, желавших удержать Москву от вмешательства в казанские дела с помощью угроз ввязать в спор Османскую империю. Османские чиновники (например, азовский бей-кулу Мухаммед) прекрасно сознавали, что в Стамбуле к событиям на территории Дешт-и Кыпчака относились весьма сдержанно («Ино, государь, и отманскому ему [Саадет-Гирею. — И.З.] не пособити, — самому от любово борониться, а земля, государь, дальнея», — писал Мухаммед в Москву)23). Как правильно заметил И. Смирнов, к моменту переговоров со Скиндером вопрос о Сахиб-Гирее носил уже в значительной степени «академический характер»24), т.к. с весны 1524 г. в Казани правил его племянник Сафа, после похода {77} русских войск под Казань летом того же года признанный Василием законным ханом25). Хотя в определенных кругах в Москве известие об интересе Турции к казанскому вопросу вызвало иную реакцию. На церковном соборе 1525 г. Максиму Греку и некоторым его сподвижникам было предъявлено обвинение в шпионской деятельности в пользу Турции. «Да вы же говорили: ратует князь великий Казань да николи ему будет и сором: Турскому ему не молчати… Да ты же [Максим. — И.З.].говорил многим людем: быти на той земле Рустей султану турскому, занеже султан не любит сродников Царегородских царей, а князь великий весь Василей внук Фомы Амарейского… Да ты же, Максим, говорил: князь великий Василей выдал землю крымскому царю26), а сам, изробев, побежал, — от Турского ему как не бежати? Пойдет Турской, и ему либо карачь [т.е. харадж. — И.З.] дати, или бежати»27). Таким образом, в Москве были силы, которые считали участие Турции в казанском вопросе более чем вероятным и боялись этого. Интересно, что среди выразителей этих настроений были греки.

Примечания

1) См.: Казакова Н.А. Новый памятник турецкой темы в русской литературе XVI в. // Памятники культуры. Новые открытия. 1974. М., 1975. С. 70.

2) Смирнов И.И. Восточная политика Ивана IV // 120 лет Ленинградскому государственному университету. Научная сессия. Тезисы докладов. Л., 1939. С. 92.

3) Смирнов Н.А. Россия и Турция в XVI—XVII вв. Т. 1 (Ученые записки МГУ. Вып. 94). М., 1946. С. 103.

4) Смирнов И.И. Восточная политика Ивана III // Исторические записки. Т. 27. М.; Л., 1948. С. 18.

5) Смирнов И.И. К вопросу о суде над Максимом Греком // Вопросы истории. 1946. № 2-3. С. 120.

6) Гумилев Л.Н. От Руси к России: очерки этнической истории. М., 1992. С. 295.

7) Мейер М.С. Основные этапы ранней истории русско-турецких отношений // Османская империя: проблемы внешней политики и отношений с Россией. М., 1996. С. 70-71.

8) Ермушев А.М. К вопросу об активизации политики России в отношении Казанского царства (1545—1546 гг.) // Гуманитарные науки и образование: проблемы и перспективы. Материалы I Сафаргалиевских {78} научных чтений. Саранск, 1997. С. 131; Краснов А.В. Проникновение Османской Порты и ее вассалов на Северо-Западный Кавказ в XVI — нач. XVII вв. // Археология, архитектура и этнокультурные процессы Северо-Западного Кавказа. Екатеринбург, 1997. С. 102-104.

9) Орешкова С.[Ф.] Османская империя и Россия. К вопросу о формировании культуры межгосударственных отношений в евразийском пространстве // Евразия: Народы. Культуры. Религии. 1996. № 1 (4). С. 41-42.

10) Алишев С.Х. Казань и Москва: межгосударственные отношения в XV—XVI вв. Казань, 1995. С. 64-65. См. также: Аlişev S.Н. Communication of the Volga Tatars with Turkey // XIII. Türk Tarih Kongresi. 4-8 Ekim 1999 — Ankara. Bildiri Özetleri. Ankara,1999. S. 19-20.

11) Соседи называли их «татарами» (беседа В. Трепавлова с М.А. Усмановым) // Родина. 1997. № 3-4. С. 43-44.

12) Орешкова С.Ф., Ульченко Н.Ю. Россия и Турция (проблемы формирования границ). М., 1999. С. 14.

13) Реlenski J. Russia and Kazan. Conquest and Imperial Ideology (1438—1560s). The Hague; Paris, 1974. Р. 36.

14) Сыроечковский В.Е. Мухаммед-Герай и его вассалы // Ученые записки МГУ. Вып. 61. История. Т. II. М., 1940. С. 59.

15) РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 60 об.

16) Там же. Л. 11 об.

17) Дунаев Б.И. Преподобный Максим Грек и греческая идея на Руси в XVI веке. М., 1916. С. 60.

18) Там же. С. 69, 72-73.

19) Там же. С. 69.

20) РГАДА. Ф. 123. Оп. 1. Ед. хр. 6. Л. 49-49 об.

21) О нем подробнее см.: Зайцев И.В. К истории книжной культуры в Джучидских государствах // Восточный архив. № 4-5. М., 2000. С. 78-79.

22) Дунаев Б.И. Преподобный Максим Грек. С. 77.

23) Там же. С. 58. Бей-кулу — командир отряда янычар, который исполнял гарнизонную службу в крепости.

24) Смирнов И.И. К вопросу о суде. С. 120.

25) Худяков М.Г. Очерки по истории Казанского ханства. М., 1991. С. 93.

26) Имеется в виду поход крымских и казанских войск на Москву 1521 г.

27) Цит. по: Смирнов И.И. К вопросу о суде. С. 122-123. {79}


























Написать нам: halgar@xlegio.ru