Система Orphus
Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена,
выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Вестник древней истории. 1969. № 3. С. 205-208.
[205] – конец страницы.
OCR Юлли.

Дандамаев М.А.
V Международный конгресс иранского искусства и археологии

С 10 по 18 апреля 1968 г. состоялся V Международный конгресс иранского искусства и археологии. Заседания конгресса проходили в Тегеране и Ширазе. Конгресс открыл шах Ирана Мухаммед Реза Пехлеви, президентом конгресса был А. У. Поуп, вице-президентами — Р. Гиршман и К. Биттель, директором — Е. О. Негахбан. В его работе приняли участие около 250 делегатов из 27 стран, в том числе 9 из СССР.1)

Заседания конгресса проходили по секциям: 1) «доисторического и протоисторического периодов», 2) «исторического периода (ахеменидский, парфянский и сасанидский периоды)», 3) «исламского периода», 4) «синтеза культур Востока и Запада». Всего было прочитано около 180 докладов, часть которых содержала свежую информацию о недавно найденных памятниках иранской культуры. Даже простой перечень этих докладов занял бы много страниц. Однако, поскольку заседания всех четырех секций проходили одновременно, а тезисы докладов не были опубликованы, в настоящем отчете мы ограничимся изложением содержания наиболее интересных докладов преимущественно по ахеменидскому периоду, которые нам удалось посетить,2) а также тех докладов советских ученых, от которых нам удалось получить их резюме.

Многие доклады были посвящены итогам археологических раскопок, которые ведутся в настоящее время в различных районах страны иранскими, французскими, английскими, американскими, западногерманскими и японскими археологами. В ряде докладов были рассмотрены геологические условия Ирана в доисторический и раннеисторический периоды, появление древнейших земледельческих и керамических культур на территории Ирана, техника изготовления расписной керамики и т. д. Десятки докладов были посвящены произведениям иранского искусства (прежде всего, луристанской бронзы II тыс. до н. э., индийской архитектуры и персепольских памятников3)).

На конгрессе были прослушаны следующие доклады советских делегатов: «Монументальное искусство Центральной Азии и Ирана в VI—VIII вв.» (А. М. Беленицкий); «Изучение иранских языков в СССР в 1917—1967 гг.» (Ю. В. Ганьковский); «Связи между Эламом и Вавилонией в ахеменидский период» (М. А. Дандамаев); «Исторический аспект в изучении памятников культуры Ирана эпохи Сасанидов» (В. Г. Луконин); «Открытия и исследования архитектурных памятников Мавераннахра и Северного Хорасана (1957—1967 гг.)» (Г. А. Пугаченкова); «Древнейшее искусство Туркменистана и его иранские параллели» (В. И. Сарианиди).

В докладе «Исторический аспект в изучении памятников культуры Ирана эпохи Сасанидов» В. Г. Луконина излагался и обосновывался метод изучения памятников культуры Сасанидского Ирана в качестве источников по истории общества и государства. Предлагалась интерпретация отдельных памятников культуры (наскальные рельефы Бишапура, монеты сасанидского шаханшаха Варахрана II и др.). Эти памятники связывались с отрывочными данными различных письменных источников, эпиграфики, топографии, археологии и т. д., которые ранее не давали единой исторической картины. В результате была получена возможность описать события, происшедшие в Иране в начале царствования Варахрана II: восстание на Востоке Ирана двоюродного брата шаханшаха — Хормизда (282—283 гг. н. э.), целью которого была узурпация власти. Эти события, как оказалось, были запечатлены на одном из больших наскальных рельефов, отражены на монетах и, вероятно, описаны в нескольких надписях верховного жреца Ирана Картира (надписи в Сар-и Мешхед и Накш-и Рустам). Появилась возможность исследовать более трети текста надписей Картира, которые до сих пор невозможно было прочесть из-за многочисленных лакун, и получить некоторое представление о содержании этого текста.

В докладе Г. А. Пугаченковой были освещены в обобщенной форме некоторые результаты советских исследований архитектуры Средней Азии и отчасти Афганистана. [206]

Работы эти уточняют периодизацию средневекового зодчества Среднего Востока. Общий процесс развития среднеазиатской архитектуры IX—XII вв. определяет как бы три потока, сливающихся в единое стилевое русло: первый из них связан с сохранением традиционных форм местного домусульманского зодчества при постепенной утрате ими первоначального содержания, второй — с трансформацией древних форм в соответствии с новой идейной основой сооружений, третий — с разрешением на базе новых конструктивно-технических и декоративно-художественных методов совершенно новых архитектурных задач, выдвигаемых запросами эпохи. Эти положения раскрываются на примерах эволюции «гофр», становления типов столпных мечетей, формообразования мавзолеев — центрических, портальных, спаренных, развития архитектурного орнамента в резном штуке и дереве.

В докладе В. И. Сарианиди был выдвинут тезис, что на юго-западе Средней Азии в VI—II тыс. до н. э. существовала самостоятельная школа южнотуркменистапского искусства, составлявшая северный форпост древневосточного искусства вообще. Эта во многом оригинальная и самобытная художественная школа с собственными культурными традициями развивалась в тесном контакте с искусством сопредельных стран и в первую очередь Ирана. Предварительно можно выделить семь периодов в истории развития южнотуркменистанского искусства (период становления, переходный период, период формирования, период двух керамических стилей, период унификации, период расцвета и период упадка). Наиболее показательные и ощутимые связи с искусством древнего Ирана отмечаются в период существования двух керамических стилей.

Л. де Мейер (Бельгия) сообщил о находке трехсот хозяйственных документов II тыс. до н. э., составленных на аккадском языке. Эти документы были обнаружены во время недавних французских раскопок в Сузах.

В. Хинц (ФРГ) сделал попытку расшифровать надпись эламского линейного письма, которая сохранилась на серебряной вазе, являющейся уникальным произведением древневосточного искусства. По мнению докладчика, ваза относится к III тыс. до н. э. и была посвящена одному из эламских божеств.

П. Кальмейер (ФРГ) в докладе «Вавилоняне в Западном Иране» рассмотрел некоторые надписи конца II тыс. до и. э. на памятниках луристанской бронзы. На многих из этих памятников сохранились надписи на эламском и аккадском языках, в том числе надпись времени Навуходоносора I, в которой упоминается наместник Вавилона (bēḫl pihāt bābili).

В ряде докладов были рассмотрены древнеиранские храмы огня и различные проблемы религиозной идеологии иранцев. К. Шиппманн (ФРГ) в докладе «Развитие иранского храма огня» проследил эволюцию иранских храмов в ахеменидский, парфянский и сасанидский периоды. По мнению докладчика, при Ксерксе и Артаксерксе I произошли значительные изменения в культе, которые были связаны с отходом от зороастризма.

Доклад Г. Валъсера (Швейцария) «Народы в древнеперсидских надписях» был посвящен идентификации и отождествлению некоторых упомянутых в ахеменидских надписях племен, представители которых изображены на рельефах.

Преподаватель Пехлевийского университета Б. Гариб (Иран) сообщила о находке близ Персеполя новой надписи Ксеркса и дала ее транслитерацию и перевод. Надпись составлена на древнеперсидском языке и по содержанию почти полностью совпадает с известной надписью Дария I из Накш-и Рустама, в которой изложены принципы государственного управления, а также сообщается о моральных и физических качествах ахеменидских царей. Новая находка дает возможность уточнить чтение и интерпретацию ряда слов, которые до сих пор оставались неясными.

Остановимся более подробно на некоторых докладах.

Р. Гиршман (Франция) в докладе «Роль эламской цивилизации в возникновении цивилизации персов» указал, что исследователи многократно отмечали влияние на ахеменидское искусство культур Египта, Ассирии, Вавилонии, Греции и т. д. (египетский гипостильный зал, греческие колонны, ассирийские барельефы, вавилонские эмалированные кирпичи). Однако, по мнению Р. Гиршмана, ученые до сих пор недооценивают влияние эламского культурного наследия на искусство ахеменидского Ирана. В этом отношении исследования последних лет расширили наш горизонт. В частности, раскопки в Сузах раскрыли характер эламской городской жизни II тыс. до н. э. Дома правителей в Сузах и Чога-Занбиле в отличие от дворцов вавилонских и ассирийских царей характеризуются равновесием и ясностью направления в расположении дворов и комнат. Вопреки общепринятому мнению, дворец Дария I в Сузах, как полагает Р. Гиршман, не имеет характерных черт вавилонской архитектуры. План дворца, его архитектура, украшение эмалированными кирпичами сохраняют традиции эламского искусства. Кроме того, скульптурные изображения свиты «бессмертных», обширные панно реальных и фантастических животных с блестящими красками, являются работой эламских мастеров. Заслуживает внимания также архитектура храма бога Нуску в Чога-Занбиле с залом длиной более 30 м и шириной 13 м. Рядом с храмом [207] были расположены дворцовые покои. Архитектура этого храма, который функционировал под открытым небом, позднее повлияла на возникновение иранских храмов, открытых со всех сторон, в частности, на храмы типа аядана, предназначенные для домашнего культа иранских царей. Иранцы, по мнению докладчика, заимствовали у эламитян также и некоторые религиозные обычаи.

Большой интерес участников конгресса вызвал доклад К. Ниландера (Швеция) «Чужеземные ремесленники в ахеменидской Персии». Рассматривая ахеменидское искусство, специалисты обычно считают, что те или иные его формы и элементы заимствованы из Месопотамии, Урарту, Мидии, Финикии, Египта, Греции и т. д. Но в таком случае для самых персов ничего не остается. По мнению К. Ниландера, исследователи переоценивают влияние греческого искусства на ахеменидское, считая это влияние наиболее важным. Искусство — не сумма заимствований, продолжал докладчик, а скорее то, что в конечном итоге получилось из них, как они были выработаны в нечто большее, чем простое сочетание заимствованных элементов. К. Ниландер указал на необходимость исследовать вопрос, как и на каком уровне сложного планирования и строительства можно представить передачу таких влияний? Как объяснить, что при пристальном взгляде на ахеменидское искусство легко обнаруживается, что заимствования и влияния только формальны и поверхностны и что они потеряли все свои типичные и первоначальные качества в новом содержании? На эти вопросы надо искать ответы в самом искусстве, а не в происхождении или в традициях мастеров. Несмотря на заимствования, все глубокие, самые существенные аспекты ахеменидского искусства остаются полностью нетронутыми и оригинальными, и само это искусство не производит впечатления чужеземного как целого. Как известно, о деятельности чужеземных мастеров в Персии свидетельствуют античные источники, древнеперсидские надписи, эламские документы из персепольской сокровищницы, а также памятники материальной культуры. Кроме этих источников, К. Ниландер использовал в своем докладе ценные данные подготовленных к печати, но еще не изданных эламских документов из персепольской крепостной стены, предоставленные ему проф. Р. Халлоком. Согласно этим документам, среди персепольских каменотесов, скульпторов, мастеров по изготовлению надписей, плотников, кузнецов, ювелиров и т. д. в связи с работами на камне и дереве преимущественно упоминаются египтяне, вавилоняне, ионийцы, карийцы, ликийцы (?) и фракийцы. В 1600 персепольских табличках ионийцы упомянуты только четыре раза, обычно группами вместе с представителями других народов, а в одном случае вместе с женщинами и детьми. Это работники низкого социального положения, которые плохо оплачивались, большинство из них — депортированные люди, военнопленные рабы, или лица, отбывавшие «барщину». Письменные данные о чужеземных работниках в Персии в 1965 г. обогатились находкой греческих надписей в одной каменоломне недалеко от персепольской террасы. На скале каменоломни ионийскими буквами написано: «Я (скала) принадлежу Питарху». Очевидно, эта скала была намечена для грека Питарха и его товарищей по работе для будущих разработок камня. Недалеко от этой каменоломни другой грек Никон увековечил свое имя. По эпиграфическим данным эти надписи датируются началом V в. до н. э.4) К тому же времени относится изображение Геракла со шкурой льва и другие произведения греческих мастеров, найденные в Персеполе. В 1952 г. иранский ученый Али Сами нашел кусок белого известняка, украшенный тремя высеченными розетками с отверстиями для металлической инкрустации, являющийся частью дверных створок башни в Пасаргадах.5) Это — работа ионийского грека, но здесь поражает то, что типично греческие особенности стиля употреблены в типично негреческом оформлении. Техника обработки камня, использованная в Пасаргадах, почти полностью совпадает с современной ей греческой и лидийской техникой и не имеет ничего общего с традициями других стран Ближнего древнего Востока. Это свидетельствует о том, что ремесленники из Ионии и Лидии существенным образом сотрудничали в планировании и строительстве Пасаргад. Именно Пасаргады, а не Персеполь, дают, по мнению К. Ниландера, свидетельство действительно греческой фазы ахеменидского искусства. Но из всех формальных и стилистических греческих черт в Пасаргадах только стиль драпировки сохранил свое значение, и то в глубоко негреческом оформлении и в негреческих функциях. В заключение своего доклада К. Ниландер [208] отметил, что остается еще неразгаданным секрет древнеперсидского искусства и необходим глубокий анализ особенностей его стиля и концепций пространства и времени

Р. Бауман (США) в докладе «Ахеменидские ступки и пестики с арамейскими надписями» рассказал о находке в южном конце стоколонного зала Персеполя зеленых, голубых и ляпис-лазоревых тарелок и пестиков, часть которых содержит арамейские надписи, написанные чернилами и нацарапанные острым предметом. Эти сосуды служили ритуальными предметами, чтобы растолочь хаому, из которой получали опьяняющий напиток.6) Далее докладчик остановился на одной из этих надписей, которая позволяет сделать важные наблюдения относительно древнеперсидской религии. Согласно этой надписи в церемонии приготовления напитка хаома участвовало восемь человек, каждый из которых сидел в определенном положении по отношению к остальным. В числе этих лиц были хилиарх («начальник тысячи»), ганзабара («начальник сокровищницы»), заотар (чтец священных гимнов яшты), жрец — хранитель огня и т. д. Церемония происходила в специальной комнате крепости, в которой стоял персидский гарнизон. Судя по собственным именам, встречающимся в этой надписи, она датируется временем между 7 и 19 годами царствования Ксеркса.

По мнению В. Хинца, выступившего во время обсуждения доклада, приведенная Р. Боуманом арамейская надпись свидетельствует о том, что при Ксерксе произошли существенные изменения в религиозном культе и данный ритуал (в отличие от практики, существовавшей при Дарии I) не имеет ничего общего с зороастризмом, но является доказательством распространения культа Митры в персидском войске.

X. Лушей (ФРГ) в докладе «Проблемы Бехистуна» осветил итоги работы немецких археологов, которые с 1963 г. ведут раскопки и исследования на Бехистунской горе и прилегающей территории. Были обнаружены палеолитические пещеры и неолитические поселения, свидетельствующие о том, что Бехистун был обитаем за много тысячелетий до ахеменидского времени. У Бехистунской горы обнаружены также руины индийской крепости, являвшейся частью большого фортификационного комплекса. По мнению докладчика, возможно, что эти крепостные сооружения носили названия Сикаяуватиш и именно там Дарий I вместе со своими приверженцами убил Гаумату. Другое доахеменидское место на Бехистунской скале, которое до сих пор оставалось незамеченным исследователями, расположено под рельефом Дария и первоначально имело форму террасы со стенами. Эта терраса имеет около 10 м в ширину и снабжена входом в форме ската со ступеньками. На террасе когда-то стояло сооружение из сырцового кирпича и, по-видимому, справа и слева у входа на террасу находились алтари, посвященные божествам огня и воды. Немецкие археологи исследовали также Бехистунский рельеф Дария I с подмостков на близком расстоянии.7) По мнению X. Лушея, новое исследование Бехистунской надписи на месте дало дополнительные свидетельства о введении древнеперсидского письма Дарием I.

На заключительном заседании было принято решение о созыве следующего конгресса в 1972 г. в Оксфорде (Англия), а также был выбран организационный комитет. Кроме того, конгресс обратился ко всем странам и ЮНЕСКО с просьбой принять меры к тому, чтобы прекратить вывоз исторических памятников из одних стран в другие.

Во время пребывания в Иране благодаря исключительному гостеприимству иранских ученых и любезности западных коллег нам удалось увидеть Бехистунскую надпись, Хамадан, Персеполь, Пасаргады и другие исторические места, посещение которых не было предусмотрено программой конгресса, а также ознакомиться с работой западных археологических институтов в Иране.


[1] О. Ф.Акимушкин, Р. М. Алиев, А. М. Беленицкий, Ю. В. Ганьковский, М. А. Дандамаев, В. Г. Луконин, Б. Б. Пиотровский, Г.А.Пугаченкова, В. И. Сарианиди.

[2] Полное представление о работе конгресса читатель может получить после опубликования трудов конгресса.

[3] В настоящее время Персеполь становится одним из хорошо изученных городов древности: уже опубликовано два тома об итогах раскопок, которые проводились там в течение нескольких десятилетий Чикагским университетом, а третий том находится в печати; изданы ахеменидские надписи и эламские документы персепольской сокровищницы, закончена также подготовка к печати публикаций эламских документов крепостной стены и арамейских надписей ахеменидского времени, которые были найдены в Персеполе.

[4] Согласно информации, полученной от проф. Р. Халлока, среди эламских табличек крепостной стены имеется одна с греческим текстом, который переводится: «два марриш (мера) вина (за месяц) тебету». Среди тех же документов обнаружен один ярлык без надписи, но с оттиском монеты с изображением афинской совы, использованной в качестве печати. Кроме того, в некоторых печатях на эламских табличках заметно греческое влияние. Все эти памятники датируются концом VI — началом V в. до н. э.

[5] До сих пор название «Пасаргады» было известно только по упоминаниям у античных авторов, и многие ученые полагали, что оно было искажено греками. Проф. Д. Стронах показал нам недавно найденную и еще не изданную греко-арамейскую билингву (по-видимому, конца IV в. до н. э.), из которой видно, что греческая передача правильно воспроизводит иранское название этого города.

[6] В арамейском тексте этот напиток назван 'skr (ср. аккадское 'šikāru «пиво»).

[7] Фотографии рельефа ивсех его деталей, а также искусствоведческий анализ будут даны в I томе новой серии журнала «Archaeologische Mittellungen aus Iran».


























Написать нам: halgar@xlegio.ru