Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

Ковалевская В.Б.
Антропоморфные амулеты VI—IX вв. на Северном Кавказе

Краткие сообщения Института археологии.
Вып. 176. Средняя Азия и Кавказ. М., 1983.
[43] – конец страницы.
OCR OlIva.

Древности северокавказских алан представляют собой уникальное явление по богатству и разнообразию металлических амулетов (250 экз.), между тем как в находках из Крыма и Приуралья, Приднепровья, Подонья и Подунавья они представлены единичными экземплярами, как правило генетически связанными с территорией Северного Кавказа¹⁾.

Мы принимаем определение амулета как «предмета, магическим образом охраняющего человека от бед»²⁾, т. е. «оберега». В данном случае мы [43] выбрали только антропоморфные амулеты. Это подвески в виде человеческих фигурок, иногда заключенных в кольцо. Использовались в качестве украшений.

Рис. 1. Антропоморфные подвески Северного Кавказа

Мы выделяем иконографические признаки изображения, расчленяя последнее на зоны, исходящие из анатомических особенностей человеческой фигуры: форма головы, наличие детализации лица, характер изображения рук, трактовка верхней, средней и нижней частей туловища и ног.

Тип 1. (пять экз., рис. 1, 1-4). Небольшие, бронзовые (или из низкопробного серебра) односторонние литые фигурки со средней высотой 4,5±0,19 см³⁾, шириной 1,8±0,1 см. Изображение мужское, обнаженное, фаллическое. Голова круглая или в коническом головном уборе (возможно, изображается искусственная деформация). Черты лица отсутствуют или схематичны. Плечи прямые, в одном случае опущенные руки расположены параллельно туловищу с отогнутыми в сторону кистями. Туловище, как правило, вытянутое прямоугольное. Линия ног повторяет линию рук (хронологическим признаком, очевидно, можно считать изображение ног как прямое продолжение рук —рис. 1, 2). Ноги чаще с выделенными стопами. Ушко для привешивания находится сзади. Спецификой этого типа являются прямоугольные формы. За этим типом подвесок после публикации И. Т. Кругликовой⁴⁾ укрепилось условное наименование «гуннский амулет». В пределах Северного Кавказа подвески первого типа встречены на Кубани в Пашковском могильнике⁵⁾ (рис. 1, 1) и в окрестностях Кисловодска: на р. Подкумок⁶⁾ (рис. 1, 2), в могильнике Мокрая Балка в катакомбе 4⁷⁾ (рис. 1, 3; 2, 1), у Лермонтовской скалы⁸⁾ и в районе Кисловодска (рис. 1, 4, в Кисловодском народном музее хранится без номера). Один экземпляр происходит из-под Орджоникидзе⁹⁾. Вне территории Кавказа они найдены на Боспоре (восемь экз.)¹⁰⁾, в Херсонесе (ХГМ, инв. №35273), Чуфут-Кале (склеп № 118)¹¹⁾, [44] в Белосарайске Донецкой области¹²⁾, Прикамье¹³⁾ и Приаралье¹⁴⁾.

Дата подвесок первого типа определяется по сопровождающему их инвентарю. Наиболее выразителен комплекс катакомбного парного погребения мужчины-воина и подростка, очевидно, девочки из Мокрой Балки. При мужском погребении — богатый ассортимент керамики, поясной набор с серебряной в-образной пряжкой, инкрустированной стеклом (рис. 2, 2), обувные ремешки, украшенные штампованными бронзовыми бляшками (рис. 2, 7, 11-12), ложечка-цедилка (рис. 2, 13), бронзовое зеркальце. Типичные для VI—VII вв. мозаичные бусы, в частности из сине-бело-синих глазков (рис. 2, 8, 9). При детском погребении — антропоморфная подвеска и бронзовый амулет с четырьмя соколиными головками (рис. 2, 10). Детальное сравнение материалов катакомбы 4 с остальными 32 погребениями из раскопок автора и материалом, раскопанным А. П. Руничем¹⁵⁾ и Г. Е. Афанасьевым¹⁶⁾, позволяет датировать ее временем не ранее рубежа VII—VIII вв. Несколько древнее погребение на р. Подкумок с калачикообразными серьгами, круглопроволочным браслетом, железным ножичком, фибулой, небольшим кувшинчиком и стеклянными одноцветными круглыми шестигранными призматическими и глазчатыми с разноцветными глазками-капельками бусами. Катакомбу 3(13) могильника I у Лермонтовской скалы следует датировать VI—VII вв. по браслетам с уплощенными концами, серьгами с 14-гранником, серьгам «калачиком», бусам (глазчатым, полосатым и одноцветным), металлическому флакончику, солярному амулету в виде кольца с семью расширениями и типам керамики.

Пашковский могильник 1 следует датировать не I—V вв., а VII в.¹⁷⁾ К этому времени относится и происходящий оттуда амулет. Как мы видим, во всех тех случаях, когда амулеты 1-го типа происходят из комплексов, они должны датироваться не ранее VI—VII вв. В гуннских памятниках Северного Причерноморья, так же как и в погребениях IV—V вв. на Северном Кавказе, антропоморфные подвески полностью отсутствуют, что подтверждает нашу точку зрения об их появлении лишь в VI—VII вв. В комплексах с «гуннскими» амулетами я не знаю вещей, датируемых IV—V вв.

В джетиасарской культуре Приаралья керамика с налепами, тождественными бронзовым фигуркам 1-го типа, датируется концом VI — VII вв.¹⁸⁾ Находки подвесок 1-го типа в катакомбах и грунтовых северокавказских могильниках и их ареал свидетельствуют в пользу их алано-болгарской принадлежности. Недаром О. Менчен-Хелфен называет указанные подвески «фигурками сарматского типа»¹⁹⁾. Материалы из раскопок автора в Мокрой Балке позволяют поставить вопрос об их функциях. Ряд солярных и солярно-лунарных амулетов в комплексах VIII—IX вв. связан с женскими погребениями из парных захоронений, где центральным являлось мужское погребение; причем в одном случае рука мужчины лежала на руке женщины и была связана кожаным шнурком, оканчивающимся двумя солярно-лунарными (символ небесного Супружества Луны и Солнца) амулетами. В погребении 11 VI—VII вв., где женщина (скорее всего насильственно) была погребена с мужчиной, в ногах у последнего стоял крупный трехручный нарядный лощеный сосуд, украшенный фризом из четырех подобных человеческих фигурок, сделанных с помощью ногтевых вдавлений (рис. 2, 1, 4). Возможно, как и амулеты, связывавшие руки погребенных мужчины и женщины, это символизировало обряд посмертного бракосочетания. В катакомбу 4 VII—VIII вв. вместе с мужчиной, снабженным богатым инвентарем и большим количеством заупокойной пищи и питья (восемь сосудов), положена девочка-подросток, у которой и была антропоморфная подвеска (рис. 2, 1). Возможно, что в трех случаях когда наложницей на смертном одре оказывалась девочка-подросток, не прошедшая еще обрядов инициации, амулет в виде фаллической фигурки клали в могилу в качестве символа этого обряда. Интересно, что из девяти подвесок, приведенных И. Т. Кругликовой, семь происходят из детских захоронений: в сел. Айвазовском, Сююр-Таше, Керчи. Антропоморфные фигурки, как [45] мы видели, можно связывать с погребальным обрядом, загробным супружеством или предшествующими этому обрядами инициации.

Тип 2 (три экз., рис. 1, 5-7). Бронзовые литые односторонние антропоморфные подвески несколько больше (чем 1-й тип) среднего размера (4,6±0,1 см; 2,2±0,12 см), устойчивого, но иного, менее геометризированного стилистического канона изображают одетого мужчину в коническом головном уборе, украшенном горизонтальной и наклонной штриховкой, с рельефным профилированным лицом, гравированными глазами и ртом. Общий облик значительно более реалистичен, контуры мягче, хотя продолжает сохраняться прежняя схема — развернутые плечи, опущенные руки, кончающиеся намеченными пальцами, подчеркнутая талия, расширение туловища к бедрам, прямые ноги с опущенными вниз носками. Видна треугольная линия ворота и три выступа по подолу (возможно, в этом можно видеть реминисценцию фалличности, особенно, если сравнить с фаллической подвеской из Гарамихи²⁰⁾); насечки на ногах, очевидно, указывают на невысокие мягкие сапожки.

Амулеты найдены в Дагестане: Урцеках — Варачане (рис. 1, 7)²¹⁾ в катакомбе VIII—IX вв. из Бавтугая близ Беленджера (рис. 1, 5) и в Чегеме²²⁾ (рис. 1, 6); близкий экземпляр происходит из Башкирии²³⁾, связь которой с Северным Кавказом прослеживается и по другим материалам. Именно к этому типу близки приведенные Б. А. Рыбаковым этнографические параллели²⁴⁾. В пределах Северного Кавказа второй тип отражает производство восточных, возможно хазарских, мастерских VIII—IX вв.

Тип 3 (три экз., рис. 1, 8). Представлен небольшой вогнуто-выпуклой серебряной штампованной фигуркой из комплекса VII в. в. станице Преградной (рис. 1, 8), подробно описанной и изданной Т. М. Минаевой²⁵⁾ и очень близкой стилистически фигуркой из склепа того же времени на горе Кугуль близ Кисловодска²⁶⁾. Они имеют очень относительную аналогию в Агач-Кале VII—IX вв. (рис. 1, 9). Фигурки серебряные, штампованные, значительно большие по размеру, чем предыдущие два типа (5,9±0,6 см, 2,6±0,3 см), изображающие мужчину с круглой головой с обозначенными штрихами волосами, глазами, носом, усами и ртом. Руки без выделенных пальцев, уперты в бок. Талия тонкая, перетянутая поясом (несколько рядом штриховки), туловище иксообразное, одежда изображена с двумя полами, ноги слегка раздвинуты, стопы развернуты. Крепилась фигурка, очевидно, на твердую основу (судя по сквозным отверстиям на амулетах из Мартыновки, она пришивалась) и входила в одну композицию с зооморфными изображениями (конями в Мартыновке, львом — в Преградненской).

Тип 4 (12 экз., рис. 2, 10-16). Среди амулетов, найденных в могильниках и представленных в случайных коллекциях Северного Кавказа VI— IX вв., около 200 солярных, от самых простых в виде колец (VI—VII вв.) и «колес» до сложных композиций из ряда кругов, крестов и иных изображений. Сочетание антропоморфных изображений с солярными символами подчеркивало солнечную природу божества, его связь с Небом, Солнцем, Светом²⁷⁾, возможно с астральным культом, так как на ранних амулетах на кольце обычно было семь круглых выступов, позже — девять и 11 (вспомним семибожие у скифов по Геродоту и авддзуары алан²⁸⁾). Антропоморфное изображение очень четко сохраняет все особенности стилистического канона первого типа. Мужская фигура часто фаллическая. Голова округлая, изредка со схематическим изображением лица, плечи прямые развернутые, иногда с прочерченными полосами. Руки параллельны туловищу, кисти отогнуты, туловище прямоугольное, ноги раздвинуты. Высота антропоморфного изображения 4,5±0,5 см, при ширине 2,5±0,2 см, диаметр кольца 5,5±0,5 см. Иногда сверху — ушко. Типичны они для западного локального варианта аланской культуры. В комплексах VII—VIII вв. найдены в верховьях Кубани: в 21 могиле Гиляча (рис. 1, 10) и в Кумыш-Баши²⁹⁾, в 113 катакомбе Мокрой Балки (рис. 1, 11) VIII—IX вв., Лермонтовской скале (в катакомбе 1, рис. 1, 16). Кроме того, найдены в случайных коллекциях из Баксана³⁰⁾ (рис. 1, 14), Нальчика (два экз.)³¹⁾ (рис. 1, 25), [46]

Рис. 2. Могильник Мокрая Балка
1-13 – антропоморфный амулет с сопровождающим материалом из катакомбы 4;
14 – кувшин с фризом из антропоморфных изображений из катакомбы 11 (раскопки автора). [47]

Зилги³²⁾, Комунты³³⁾ (рис. 1, 12), Аргунского ущелья³⁴⁾, Джераховского ущелья³⁵⁾ (рис. 1, 13) и «Северного Кавказа» (ближе не известно)³⁶⁾. Вне территории Северного Кавказа мне они не известны.

Среди амулетов Северного Кавказа мы располагаем лишь тремя женскими изображениями. Уникальна Беленджерская «Мадонна с младенцем» из погребения 56 Чир-Юрта (рис. 1, 17)³⁷⁾. Фактически она не имеет аналогий даже по отдельным признакам с рассматриваемыми антропоморфными подвесками, и скорее ее можно сближать с раннехристианскими древностями, хотя и тут она уникальна. Так, на данной подвеске христианскими мотивами можно считать как самый образ матери с младенцем (может быть, косы говорят о том, что это Дева, Богоматерь), являющейся главным в композиции, так и два перекрещивающихся креста, занимающих центральное место и вписанных в круг³⁸⁾, что, с одной стороны, было формой христианского медальона и иконки, а с другой — оставалось символом солярного амулета. Очевидно, мастер стремится примирить здесь новое со старым, внося определенные элементы нового содержания в композиции, близкие старым формам. Датируется этот амулет по сопутствующему материалу VII—VIII вв. или VIII в. — временем пристального внимания Византии к событиям арабо-хазарских войн и усиления торговых и культурных связей и отношений. Примерно к этому же времени относятся сведения Мовсеса Каганкатваци³⁹⁾ о крещении населения Кавказской Албании и борьбе епископа с различными проявлениями язычества — в частности, с ношением амулетов (ношение их было запрещено уже постановлением Лаодикийского вселенского собора IV в.)⁴⁰⁾.

Другой амулет состоит из небольшого (диаметр 3,7 см) колечка с десятью выпуклыми полушариями и несколько асимметричной женской фигуркой, руки, голова и ноги которой переходят в кольцо, несколько выпуклых полушарий расположено на самой фигуре — два очень аккуратных на груди, по одному — на месте локтя и одно — на ногах. Происходит эта подвеска из катакомбы 17 Чми, где она найдена вместе с монетой самого конца VIII в. (рис. 1, 19). Близкий амулет происходит из Лизгора⁴¹⁾. Особняком стоит человеческая фигурка в кольце из Чечено-Ингушетии (рис. 1, 18).

Рассмотрение антропоморфных амулетов Северного Кавказа и расположение их в хронологической последовательности помогает нам проникнуть в духовный мир алан. Сведения древних авторов более чем скудны. Мы знаем лишь, что аланы были язычниками и, если для алан, находившихся к западу от Рейна, имеются сведения о частичной их христианизации в середине и второй половине VI в., то северокавказские аланы, как мы можем судить по их могильным памятникам, даже во время существования Аланской епархии (X в.) в основной массе придерживались старых языческих обрядов.

Во второй половине VI—VII вв. среди амулетов появились антропоморфные подвески (1-й тип), которые, очевидно, следует связывать с изображением Главного Божества Неба, аналогичного Роду древних славян, «вдувающего жизнь во все живое»⁴²⁾. Празднования аларды у осетин, Гальерды у ингушей и алертоба в Грузии сохранили образ аналогического Божества «небесного огня, плодородия и чадородия»⁴³⁾. Не потому ли большая часть антропоморфных подвесок связана с детскими погребениями, возможно, как замена обрядов инициации. Небесный характер Божества в VII—VIII вв. был подчеркнут тем, что фигура заключена в кольцо и приняла форму ярко выраженного солярного амулета. У алан можно наблюдать возникновение дружинного культа, аналогичного культу Перуна, покровителя воинов и князей, выросшего из недр культа небесного Божества⁴⁴⁾. Этот культ выражается в амулетах 2-го типа, появившихся не ранее VIII в. и генетически связанных с амулетами 1-го типа. Возможно, культ мужского божества плодородия слился с культом героя вождя (вспомним слова автора V в. Клавдия Мария Виктора из Марселя: «аланы поклонялись своим предкам»⁴⁵⁾ — и свидетельства Аммиана Марцелина о поклонении мечу). [48]

Этот же дружинный культ прослеживается в амулетах 3-го типа, которые при наличии ряда общих стилистических черт (поза, реализм в изображении одежды, техника изображения) обладает специфическими особенностями, отражающими мир разноязычных дружинников Евразии эпохи переселения народов. Интересно, что эти антропоморфные изображения входили в какие-то сакральные композиции, когда конь или лев⁴⁶⁾ — символ силы и могущества — оказывался ее необходимой деталью. На Северном Кавказе таким ярким проявлением перехода от культа верховного божества плодородия к дружинному культу является появление в мужских погребениях VIII—IX вв. амулетов в виде всадников⁴⁷⁾, специфичных для аланских древностей VIII—IX вв. По этнографии осетин и нартскому эпосу мы можем предположить, что это — «покровитель мужчин, всадник на чудном белом коне»⁴⁸⁾: Уастырджи, Уац-Георги. В имени-божества слилось имя христианского святого Георгия Победоносца с термином «Уац», который, по мнению В. И. Абаева, восходит к скифо-сарматскому времени и обозначает «божество»⁴⁹⁾. До самого недавнего времени это божество войны и охоты (божеством разбоя где-то в XVII—XVIII вв. стал Черный Всадник — Саубараг)⁵⁰⁾ оставалось одним из наиболее почитаемых у потомков алан — осетин.

Смена одних амулетов другими на Северном Кавказе хорошо иллюстрирует периодизацию язычества: архаичный культ Богини — матери всего сущего, самый ранний пласт религиозных воззрений, продолжает существовать в эпоху раннего средневековья лишь в виде отголосков старых верований или в слитом с культом христианской Богородицы виде (этим объясняется небольшой удельный вес женских антропоморфных амулетов). В VI—VII вв. основным является культ мужского божества плодородия (Гальерды), на смену которому в VIII в. приходит дружинный культ божества войны (Уастырджи)⁵¹⁾. [50]

¹⁾ Смирнов А. П. О культурных связях Кавказа с Поволжьем.— В кн.: Кавказ и Восточная Европа в древности. М., 1973, с. 132.

²⁾ Чурсин Г. Ф. Амулеты и талисманы кавказских народов, — СМОМПК, Махачкала, 1929, вып. 46, с. 197-198.

³⁾ Берется среднее арифметическое ± среднее квадратическое отклонение (сигма).

⁴⁾ Кругликова И. Т. Погребение IV—V вв. н. э. в дер. Айвазовское. — СА, 1957, № 2, с. 253—257.

⁵⁾ Покровский М. В. Пащковский могильник I. — СА, 1936, № 1, с. 165, рис. 6.

⁶⁾ Найден в 1937 г. краеведом К. М. Еловским в разрушенной катакомбе у р. Подкумка; сохранился в картотеке Н. М. Егорова, с которой я смогла ознакомиться благодаря любезности Г. Е. Афанасьева.

⁷⁾ Ковалевская В. Б., Рунич А. П. Раскопки аланского могильника в окрестностях города Кисловодска. — АО 1969 г. М., 1970, С. 121-122.

⁸⁾ Рунич А. П. Отчет о полезных исследованиях в районе Кавминвод за 1973 г. — Арх. ИА АН СССР, P-I, д. 5009, с. 3, р. 87.

⁹⁾ Кузнецов В. А. Археологические памятники на южной окраине г. Орджоникидзе. — В кн.: Вопросы осетинской археологии и этнографии. Орджоникидзе, 1980, вып. 1.

¹⁰⁾ Кругликова И. Т. Погребение IV—V вв. н. э. в дер. Айвазовское, с. 254-255.

¹¹⁾ Кропоткин В. В. Могильник Чуфут-Кале в Крыму. — КСИИМК, 1965, вып. 100, с. 111, рис. 13, 1-3; Маепchen-Helfen О. J. The world of the Huns, Berkeley, Los Angeles, London, 1973, p. 286.

¹²⁾ Михлин Б. Ю. Гуннский амулет из Ждановского музея. — Археологія,. 1972, № 5, Київ, с. 96, рис. 1.

¹³⁾ OAK за 1896 г. СПб., 1898, с. 130, рис. 461; Спицын А. А. Шаманские изображения. — ЗРАО, 1906, т. VIII,. вып. 1, рис. 50.

¹⁴⁾ Левина Л. Ш. К вопросу об антропоморфных изображениях в джеты-асарской культуре. — В кн.: История, археология и этнография Средней Азии. М., 1968, с. 167-178, рис. 2, 3.

¹⁵⁾ Рунич А. П. Аланский могильник в «Мокрой балке» у г. Кисловодска. — МАДИСО. Орджоникидзе, 1975, т. III, с. 132-150.

¹⁶⁾ Афанасьев Г. Е. Хронология могильника Мокрая Балка. — КСИА, 1979, вып. 158, с. 43-51.

¹⁷⁾ Ковалевская В. Б. Северо-Западный: Кавказ. — В кн.: Степи Евразии в эпоху средневековья. М., 1981.

¹⁸⁾ Левина Л. М. К вопросу..., с. 178.

¹⁹⁾ Кузнецов В. А. Аланские племена Северного Кавказа. — МИА, 1962, № 106, рис. 13, 2, 3; Maenchen-Helfen О. J. The world..., p. 280-286.

²⁰⁾ Спицын А. А. Шаманские изображения..., рис. 50.

²¹⁾ Маммаев М. М. К характеристике металлообрабатывающего ремесла Урцекского городища албано-сарматского и раннесредневекового [49] времени. — УЗИИЯЛ ДагФАН СССР, 1969, 19, кн. 2, рис. 1.

²²⁾ ГИМ, хр. 67/50а.

²³⁾ Мажитов И. А.. Бахмутинская культура. М., 1968, табл. 7.

²⁴⁾ Рыбаков Б. А. Древние русы.— СА, 1953, № XVII, рис. 20, 4.

²⁵⁾ Минаева Т. М. Находка близ станицы Преградной на р. Уруп — КСИА, 1957, вып. 68, с. 133-137.

²⁶⁾ Склепы были раскопаны А. П. Руничем в 1976 г. Амулет известен по полевому отчету.

²⁷⁾ Вспомним «детей солнца» — богатырей Нартов — или же свидетельство армянского автора XIII в. Фрика: «Алан, что Солнце чтит» (Антология армянской поэзии. Ереван, 1940, с. 240).

²⁸⁾ Абаев В. И. Дохристианская религия алан. — В кн.: Докл.. на XXV Междунар. конгр. востоковедов. М., 1960, с. 8.

²⁹⁾ Минаева Т. М. Из истории алан верхнего Прикубанья по археологическим данным. Ставрополь, 1971, рис 37, 38.

³⁰⁾ ГМГ, № 85/3355.

³¹⁾ ГИМ, хр. 67/526, 73/29а.

³²⁾ МАК I, M., 1882, табл. XIX, 10.

³³⁾ МАК VIII. М., 1900, рис. 244.

³⁴⁾ ГИМ, хр. 45/21а.

³⁵⁾ ГЭ, КЗ, № 4062.

³⁶⁾ ГЭ, КЗ, № 1834.

³⁷⁾ Путинцева Н. Д. Верхнечирюртовский могильник. — МАД, 1961, т. II, рис. 11, 8; Маммаев М. М. Верхнечирюртовская Мадонна. — Сов. Дагестан, 1973, № 5, с. 76-77.

³⁸⁾ Эта композиция, обнаруженная Дж. A. Халиловым в Азербайджане, опубликована в статье «Археологические памятники I тысячелетия у с. Худжбала в Азербайджанской ССР». — СА, 1965, № 3, с. 160, рис. 41.

³⁹⁾ Каганкатваци М. История агван. СПб., 1861, с. 197.

⁴⁰⁾ Бланков Ж. О двоеверии и амулетах-змеевиках. — В кн.: Византия, Южные славяне и Древняя Русь, Западная Европа. — В кн.: Искусство и культура. М., 1973, с. 203. {такю OCR}

⁴¹⁾ ГЭ, КЗ, № 3358.

⁴²⁾ Академик Рыбаков Б. А. Задачи изучения славянского языческого мировоззрения. — В кн.: Методологические вопросы общественных наук. М., 1966, с. 375.

⁴³⁾ Робакидзе А. И., Гегечкори Г. Г. Формы жилища и структура поселения горной Осетии. — КЭС, Тбилиси, 1975 V, 1, с. 7-8.

⁴⁴⁾ Предположение Г. Е. Афанасьева, высказанное им в статье «Дохристианские религиозные воззрения алан (по материалам амулетов Мокрая Балка)» (СЭ, 1976, № 1, с. 130) о том, что антропоморфные амулеты, выделенные нами в качестве первого типа, отражают дружинный культ, базируется на неверном истолковании подвески из катакомбы 4 Мокрой Балки (см. рис. 1, 3), где подчеркнут пол, а отнюдь не изображается поясная пряжка; следовательно, выделяется производящая сила божества.

⁴⁵⁾ Maenchen-Helfen J. О. The world..., p. 279, 285.

⁴⁶⁾ Такая замена коня львом, если мы сравним преградненскую находку с мартыновской, заставляет вспомнить строки из Апокалипсиса о всадниках в огненных бронях: «главы конем их яко главы львом» (917).

⁴⁷⁾ Ковалевская В. Б. Изображение коня и всадника на средневековых амулетах Северного Кавказа. — В кн.: Вопросы древней и средневековой археологии Восточной Европы. М., 1978, с. 118-120.

⁴⁸⁾ Миллер В. С. Осетинские этюды. М., 1882, ч. 2, с. 242.

⁴⁹⁾ Абаев В. И. Дохристианская религия..., с. 14. Слияние функции божества плодородия и божества воинов видно на примере нартского сказания о Уастырджи и Марудзе, когда Уастырджи — дружинное божество — оживил войлочной плетью (функции бога животворящего) похороненных в кургане жену и сына Маргудза (Осетинские нартские сказания Дзауджикау, 1948, с. 477).

⁵⁰⁾ Калоев Б. А. Осетины. М., 1971, с. 261.

⁵¹⁾ Нельзя не вспомнить в этом случае изображение бога Беса на каменном алтаре из римского лагеря Сайала, по ряду иконографических черт сближающееся как с первым, так и с третьим типом (Kromer К. Römische weinstuben ia Sayala (Unternubien). Berichte des Österreichischen Nationalkomitees der Unesko — Aktion für die Rettung der Nubischen Altertümer. Wien, IV. 1967, taf. 27), и стелу из Приазовья (Швецов М. Л. Стела V—VII вв. из Приазовья, — СА, 1980, № 4, с. 268-269).