Сайт подключен к системе Orphus. Если Вы увидели ошибку и хотите, чтобы она была устранена, выделите соответствующий фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.

К разделам: Степь | Гунны | Причерноморье | Поволжье

Шелов Д.Б.
Волго-донские степи в гуннское время

Вопросы древней и средневековой археологии
Восточной Европы. М., 1978.
[81] – конец страницы.

В одной из своих последних статей А.П. Смирнов обращал внимание на важность разработки этнической истории гуннов и всей истории Восточной Европы в гуннское время.¹⁾

Вторжение кочевых орд гуннов в Северное Причерноморье в 70-х годах IV в. явилось событием, которое знаменует конец античной эпохи и начало нового этапа в истории юга Восточной Европы. Сарматское политическое преобладание в волго-донских степях пало еще раньше, в середине III в., под ударами готов и союзных с ними племен,²⁾ но в этно-культурном отношении сармато-аланское население продолжало, видимо, [81] оставаться главной силой в этом районе вплоть до гуннского нашествия. Античные государства Северного Причерноморья сильно пострадали от варварских набегов в 40–60-х годах III в.,³⁾ но сохранили основные позиции и даже, судя по некоторым данным, вновь окрепли в первой половине IV в.⁴⁾ Гуннское вторжение резко оборвало развитие этих государств и привело к созданию совершенно новой ситуации в Восточной Европе.

Об опустошительном характере гуннского нашествия мы знаем из свидетельств древних авторов.⁵⁾ Правда, эти свидетельства относятся в основном к более западным районам, но нет никаких оснований предполагать, что гунны в Северном Причерноморье вели себя иначе, чем в Подунавье и других захватываемых ими областях. Об этом говорят и археологические памятники. Раскопки городов и поселений Боспора рисуют ясную и впечатляющую картину разгрома всех населенных пунктов в 70-х годах IV в. Слои пожарищ, останки погибших жителей, спрятанные и оставшиеся неиспользованными монетные клады — все это подтверждает представление о гуннском нашествии на Боспор как о тотальной катастрофе для всего Боспорского государства.⁶⁾ Гунны явились на Боспор из степей Приазовья, прошли через Таманский полуостров, переправились через Керченский пролив в самом узком его месте у косы Чушка и затем прошли огнем и мечом по городам Европейской части Боспора. Весь этот путь отмечен пожарищами и следами разрушений.⁷⁾

Но на Киммерийский Боспор напала только часть гуннской орды, причем, вероятно, не основная. Главные силы гуннов проследовали через волго-донские степи, форсировали Дон и направились вдоль азовского побережья на Запад против остготской державы.⁸⁾ Для населения Нижнего Подонья и Северного Приазовья гуннское нашествие должно было иметь такие же катастрофические последствия, как и для жителей других областей. Однако здесь в это время не было оседлых поселений, которые могли бы подвергнуться гуннскому разгрому. Танаис все еще не был восстановлен после разгрома его варварами в середине III в. и лежал в развалинах, как и окружавшие его мелкие поселки. Поэтому на Нижнем Дону невозможно археологически проследить приход гуннов. [82]

Что касается кочевого сармато-аланского населения степей Поволжья и Подонья, то судьба его нашла отражение в известиях Аммиана Марцелина: «Итак, гунны, проследовав через области аланов, которые граничат с гревтунгами и обычно называются танаитами, многих перебив и ограбив, остальных присоединили к себе на условиях союзного договора и с их помощью уверенно ворвались, внезапно и стремительно, в широкие равнины и плодородные области Германариха».⁹⁾ Впрочем, кочевники в рассматриваемом районе, особенно в волго-донском междуречье, к моменту появления гуннов были не очень многочисленны. Резкое сокращение здесь числа сарматских погребений, отмечаемое во второй половине III—IV вв. н.э., по сравнению с I — началом II в. н.э., может быть, было связано с вытеснением с этой территории сармато-аланских племен участниками готского союза, разрушившими в середине III в. Танаис.¹⁰⁾

Гунны не оставили в волго-донских степях следов своего стремительного продвижения в виде развалин городов и поселений. Но естественно, что установившееся господство их здесь должно было отразиться в характере погребальных памятников, хронологически непосредственно следующих за гуннским нашествием, т.е. в могилах конца IV и V вв. н.э.

Кочевнические погребения гуннского времени в волго-донских степях были известны давно, но не выделялись в особую хронологическую группу, а либо объединялись с позднесарматскими погребениями II—IV вв. н.э.,¹¹⁾ либо включались в довольно аморфную группу памятников V—VIII вв.¹²⁾ В первом случае эти памятники твердо приписывались сарматам; более того, погребения гуннского времени у станции Шипово дали даже повод Б.Н. Гракову назвать всю позднейшую IV ступень развития сарматской культуры, датированную II—IV вв. н.э., «Шиповской».¹³⁾ Во втором случае могилы гуннского времени также относились к древностям позднейших сармато-аланов.

Правда, возможность принадлежности некоторых кочевнических погребений IV—V вв. гуннам подозревалась и ранее,¹⁴⁾ но твердое их выделение и хронологическое определение последней четвертью IV и первой [83] половиной V в. н.э. было произведено сравнительно недавно И.П. Засецкой.¹⁵⁾ Ею выделено несколько групп погребений этого времени: трупосожжения, трупоположения под курганной насыпью, трупоположения с захоронением шкуры коня. К этому же времени она склонна относить и некоторые одиночные бескурганные погребения, получившие в науке не очень удачное наименование «речных погребений».¹⁶⁾ И.П. Засецкая насчитывает около 30 погребений всех этих категорий в Нижнем Поволжье, главным образом в области саратовского Заволжья. Памятниками гуннского нашествия признает их и А.П. Смирнов.¹⁷⁾ Еще около 20 подобных погребений известны в степях Крыма и Северного Причерноморья от Подонья до Одесской области.¹⁸⁾

Недавно А.К. Амброз высказал мнение, что большинство погребальных памятников, относимых обычно ко второй половине IV — V вв. н.э., в том числе такие определяющие комплексы, как курганы № 17 и 18 у г. Энгельс, № 2 и 3 у Шипово, № 7 у Новогригорьевки, курган у Верхне-Погромного, находка из Старой Игрени и другие, должно быть датировано гораздо более поздним временем — VI—VII или VII в. н.э.¹⁹⁾

Такая передатировка, однако, представляется пока недостаточно обоснованной. Хронологические построения А.К. Амброза весьма уязвимы и в том отношении, что никак не объясняют большой хронологический разрыв между комплексами, которые сам А.К. Амброз датирует V в., и очень близкими им инвентарями погребений, относимых к VII в. (например, Новогригорьевские погр. 8 и 9, с одной стороны, и погр. 7 того же могильника или курганов 17 и 18 у г. Энгельса — с другой). Это заставляет нас с сомнением отнестись к указанной попытке передатировки и продолжать считать выделенные И.П. Засецкой памятники погребениями периода гуннского владычества конца IV — V вв. н.э.

Этническая принадлежность всех этих кочевнических погребений пока не может быть твердо установлена. Может быть, значительная часть этих могил принадлежала гуннам, во всяком случае, очень вероятна принадлежность [84] им могил с трупосожжением — обрядом, совершенно не характерным в волго-донских степях до прихода туда гуннов.²⁰⁾ И.П. Засецкая гуннам же приписывает и могилы с захоронением шкуры коня.²¹⁾ В то же время возможно, что некоторые погребения гуннского времени были могилами сарматов или аланов, вошедших в гуннский союз и подвергшихся влиянию гуннов.²²⁾ Вероятно, справедлива точка зрения А.П. Смирнова, согласно которой сармато-аланский этнический компонент являлся основным на юго-востоке и после гуннского нашествия.²³⁾

Вскоре после того, как гуннские орды проследовали на Запад через Нижнее Подонье, вновь возрождается жизнь на пепелище разрушенного в середине III в. Танаиса. Монетные находки и другие материалы свидетельствуют, что Танаис был вновь отстроен уже в 70-х или 80-х годах IV в.²⁴⁾ Послегуннский Танаис представлялся незначительным поселением, ничем не напоминающим богатого торгового города, существовавшего на этом месте до разгрома III в.²⁵⁾ Однако раскопки последних лет показали, что Танаис конца IV и начала V в. н.э. не был захудалым и бедным поселком.²⁶⁾ Вновь была заселена почти вся территория прежнего города, хотя кое-где развалины III в. не были разобраны, но каменные завалы были лишь отгорожены стенками от восстановленных жилых кварталов. Общая система строительной кладки более небрежная, чем в ранних сооружениях, но в строительстве употребляются крупные плиточные камни, придающие постройкам гуннского времени известную монументальность. Особенно обращают на себя внимание вымостки из больших, очень массивных известняковых плит. Для строительства этого времени характерны также наличие округлых в плане построек, которые никогда не встречались среди танаисских сооружений I—III вв. н.э.²⁷⁾ Может быть, в их появлении сказались какие-то реминисценции привычных для кочевников представлений о круглом жилище — юрте. Глинобитные полы помещений находятся ниже уровня дневной поверхности, нижняя часть построек заглублялась в землю на 60-100 см.

Возрождение Танаиса как города под властью гуннов только на первый взгляд кажется парадоксальным явлением. Гунны разрушали города, встречавшиеся на пути их нашествия, истребляли или угоняли население, но в глубине гуннской державы должны были существовать производственные [85] ремесленные поселения и торговые центры.²⁸⁾ Были заинтересованы гунны и в сохранении какой-то части оседлого населения, поставляющего им продукты земледелия. Поэтому и неудивительно, что какие-то остатки причерноморского населения вновь обосновались на пепелище Танаиса после того, как волна гуннского нашествия прокатилась через волго-донские степи.

Восстановленный в конце IV в. Танаис, несомненно, не обладал той экономической мощью, которой отличался город периода расцвета, II — первой половины III в. н.э. Но он все же был значительным центром и земледелия, и ремесла (открыты, например, остатки мастерской медника), и торговли. Город был связан с главными центрами Боспора, откуда он получал товары в амфорах, краснолаковую керамику, стеклянные изделия, украшения и пр.²⁹⁾ В этом отношении старинные традиции были восстановлены. Но в то же время в позднейших слоях Недвиговского городища найдено много различных предметов западного происхождения, указывающих на тесные связи позднего Танаиса с областями распространения Черняховской культуры. Это некоторые типы бронзовых фибул и металлических украшений,³⁰⁾ острореберные лощеные сероглиняные миски «черняхоидного» облика,³¹⁾ трехсоставные гребни³²⁾ и пр. В некрополе Танаиса конца IV и начала V в. могут быть отмечены некоторые явления (например, западная ориентировка погребенных), которые позволяют предполагать прямое присутствие среди населения города каких-то выходцев из западных (в том числе Черняховских) племен. Можно думать, что под ударами гуннов по остготской державе Германариха часть ее населения, в том числе и носители каких-то черняховских традиций, передвинулась с основной территории своего расселения в периферийные районы. Такое передвижение наблюдается на западной окраине Черняховского ареала, в Поднестровье и Подунавье.³³⁾ Аналогичное движение сарматских племен на север под давлением гуннов имело место в Поволжье.³⁴⁾ Может быть, подобное перемещение могло произойти и в восточной части расселения Черняховских племен, результатом чего и явилось участие какой-то западной племенной группы в жизни Танаиса последнего периода его истории.

Все же этническая основа населения Танаиса и в конце IV — начале V в. н.э. была, по-видимому, сармато-аланская. Для Танаиса II—III вв. [86] н.э. это засвидетельствовано не только археологическими, но и антропологическими и лингвистическими материалами (ономастика).³⁵⁾ Для позднейшего Танаиса мы такими источниками не располагаем, но преемственность форм материальной культуры, в частности лепной керамики,³⁶⁾ и основных элементов погребального обряда позволяет думать, что основную группу в населении Танаиса конца IV — начала V в. составляли выходцы из тех же ираноязычных сарматских или аланских племен.

Присутствие в Танаисе собственно гуннов археологически улавливается очень плохо. На территории грунтового и курганного некрополей Танаиса открыто несколько захоронений шкур лошадей,³⁷⁾ восходящих, вероятно, к гуннскому погребальному ритуалу, но ни одно из этих захоронений не может быть связано с погребением человека. К предметам гуннской культуры могут быть отнесены найденные на Недвиговском городище костяные накладки сложносоставного лука, позволившие произвести его полную реконструкцию,³⁸⁾ и очень характерные костяные наконечники стрел.³⁹⁾ Подобные стрелы найдены в слоях гуннского погрома боспорских городов.⁴⁰⁾ Может быть отмечена также находка в одной из могил танаисского грунтового некрополя, очень характерного бронзового амулета в виде человеческой фигурки. Такие амулеты встречаются обычно в детских погребениях IV—V вв. н.э. во многих местах Восточной Европы и, видимо, не без оснований связываются с гуннской культурой.⁴¹⁾ Но, конечно, наличие этих отдельных «гуннских» вещей еще не может служить доказательством присутствия гуннов в составе населения Танаиса. Антропологического материала для рассматриваемой нами эпохи практически нет. Некоторые особенности в антропологическом типе, которые могли бы быть приняты за следы гуннского воздействия, появляются в Танаисском краниологическом материале задолго до гуннского нашествия, еще во II—III вв. н.э.⁴²⁾ [87]

Трудно определить, в какой мере Танаис конца IV и начала V в. выполнял роль торгового центра и на какую территорию он распространял свое торговое влияние. Но находки в редких донских курганах гуннского времени некоторых привозных изделий, подобных обнаруженным в самом Танаисе, говорят о том, что кочевники волго-донских степей продолжали получать товары из Танаиса. Так, в кургане у Новочеркасска найдены костяной гребень, подобный упоминавшимся выше костяным гребням из Танаиса и стеклянный кубок с напаянными синими стеклянными нитями.⁴³⁾ Обломки таких кубков также известны в Танаисе. В богатом погребении у станции Синявка была обнаружена двупластинчатая серебряная фибула и стеклянный кубок с напаянными синими глазками.⁴⁴⁾ Точно такие же кубки были найдены в одном из танаисских подвалов конца IV — начала V в.,⁴⁵⁾ а обломки близкой по форме бронзовой фибулы — в позднем погребении танаисского курганного некрополя.⁴⁶⁾ Вряд ли можно сомневаться в том, что все эти изделия попадали к кочевникам южнодонских степей через Танаис.

Гораздо менее уверенно с торговлей Танаиса можно связывать своеобразные украшения позднего полихромного стиля, характерные для степных погребений гуннского времени. Эти украшения — диадемы, серьги, пряжки, нашивные бляхи и прочие, выполненные из серебряного или золотого листа, натянутого на бронзовую основу, и украшенные тисненым рубчатым орнаментом и вставками из альмандинов, гранатов и цветного стекла, — происходят скорее всего, согласно общепринятому мнению, из боспорских ювелирных мастерских, хотя допускается возможность наличия и других центров их производства. Но попадать к кочевникам волго-донских степей такие изделия могли не только через торговлю античных городов, в том числе и Танаиса, а и другими путями. Чрезвычайная подвижность кочевнических племен эпохи великого переселения народов создавала неограниченные возможности для перемещения подобных дорогих украшений вследствие разного рода внеэкономических отношений: они могли входить в состав дани, подарков, контрибуций или быть объектами прямого грабежа при всяческих военных столкновениях, которыми была так богата эта эпоха. [88]

¹⁾ Смирнов А.П. К вопросу о гуннских племенах на Средней Волге и Прикаспии. — В кн.: Археологические исследования на Юге Восточной Европы. М., 1974, с. 65.

²⁾ Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э. М., 1972, с. 299 и cл.; Он же. К этнической истории Нижнего Подонья. — ИСКНЦ. Серия обществ, наук, 1974, № 3, с. 52, 53.

³⁾ Гайдукевич В.Ф. Боспорское царство. М.–Л., 1949, с. 439 и cл.; Gajdukevic V.F. Das Bosporanische Reich. Berlin. 1971, S. 461; Блаватский В.Д. Пантикапей. М., 1964, с. 205 и cл.; Кругликова И. Т. Боспор в позднеантичное время. М., 1966, с. 16 и cл.

⁴⁾ Сокольский Н.И. Гунны на Боспоре. — In: Studien zur Geschichte und Philosophie des Altertums. Budapest, 1968, S. 259-260; ср. Кругликова И.Т. Боспор в позднеантичное время, с. 19 и сл.

⁵⁾ Eunap., Hist., 42; Philostorg., XI, 8; Zosim., IV, 20, 4; Amm. Marc., XXXI, 2, 7-9, 12; 3, 8; Euseb. Hieron., Epist. 77, 8.

⁶⁾ Гайдукевич В.Ф. Боспорское царство, с. 479 и сл.; Gajdukevic V.F. Op cit., s. 494; Блаватский В.Д. Пантикапей, с. 222; Сокольский Н.И. Крепость на городище у хутора Батарейка I. — СА, 1963, № 1, с. 184 и сл.; Он же. Гунны на Боспоре, с. 251 и сл.; Голенко К.В., Сокольский Н.И. Клад 1962 г. из Кеп. — НЭ, VII, 1968, с. 83 и сл.

⁷⁾ Сокольский Н.И. Гунны на Боспоре, с. 255.

⁸⁾ Васильев А.А. Готы в Крыму. — ИГАИМК, I, 1921, 1, с. 290.

⁹⁾ Amm. Marc, XXXI, 3,1.

¹⁰⁾ Скрипкин А.С. Позднесарматская культура Нижнего Поволжья. М., 1973, с. 21. Автореф. канд. дис.

¹¹⁾ Минаева Т.М. Погребения с сожжением близ г. Покровска. — УЗСГУ, VI, 1927, 3, с. 121, 122; Рыков П.С. Очерки по истории Нижнего Поволжья. Саратов, 1936, с. 103, 104; Смирнов К.Ф. Сарматские племена Северного Прикаспия. — КСИИМК, 1950, XXXIV, с. 114; Он же. Вопросы изучения сарматских племен и их культуры в советской археологии. ВССА, 1952, с. 215, 216; Синицын И.В. Археологические памятники в низовьях р. Иловли. — УЗСГУ, 1954, XXXIX, с. 226 и сл.

¹²⁾ Синицын И.В. Позднесарматские погребения Нижнего Поволжья. — ИСНВИК, 1936, VII, с. 71 и сл.; Максимов Е.К. Позднейшие сармато-аланские погребения V—VIII вв. на территории Нижнего Поволжья. — В кн.: Археологический сборник. Саратов, 1956, I, с. 56 и сл.

¹³⁾ Граков Б.Н. Пережитки матриархата у сарматов. — ВДИ, 1947, № 3, с. 105, 120, 121.

¹⁴⁾ Гольмстен В.В. Археологические памятники Самарской губернии. — ТСА РАНИОН, 1928, IV, с. 134; Рыков Л.С. Очерки, с. 103; Werner J. Beiträge zur Archäologie des Attila-Reiches. München, 1956, S. 63, 64.

¹⁵⁾ Верхин И.П. Нижнее Поволжье в эпоху переселения народов. Тезисы докладов на юбилейной научной сессии Гос. Эрмитажа. Л., 1964, с. 17-19; Засецкая И.П. О хронологии погребений «эпохи переселения народов» Нижнего Поволжья. — СА, 1968, № 2, с. 52 и сл.; Она же. Гунны в южнорусских степях. Конец IV — первая половина V в. н.э. (по археологическим данным). М., 1971. Автореф. канд. дисс.

¹⁶⁾ Засецкая И.П. Особенности погребального обряда на территории степей Нижнего Поволжья и Северного Причерноморья в гуннскую эпоху. — АСГЭ, 1971, 13, с. 61 и сл.; Она же. Гунны в южнорусских степях, с. 11 и сл.

¹⁷⁾ Смирнов А.П. К вопросу о гуннских племенах..., с. 67.

¹⁸⁾ ОАК, 1882—1888, ср. LII-LV; Самоквасов Д. Могилы русской земли. М., 1908, с. 132-136; Минаева Т.М. Погребения с сожжением, с. 94-103, табл. III-V; ОАК, 1882 — 1888, с. CXCIX; 1890, с. 121-122, рис. 82-87; 1897, с. 34-35, рис. 106-108; 1899, с. 127, рис. 250; 1902; с. 126, рис. 211-213; с. 132, 133, рис. 228, 229; 1904, с. 123, рис. 215; Пешанов В.Ф. Мелитопольская диадема. — КСИА АН УССР, 11, 1961, с. 70-75, рис. 1-4; Ковалева И.Ф. Погребения IV в. у с. Старая Игрень. — СА, 1962, № 4, с. 233 и сл.; Высотская Т.Н., Черепанова Е.Н. Находки из погребений IV—V вв. в Крыму. — СА, 1966, № 3, с. 187 и сл.; и др.

¹⁹⁾ Амброз А.К. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы. — СА, 1971, № 3, с. 115-120; Он же. Хронология раннесредневековых древностей Восточной Европы V—IX вв. М., 1974, с. 31, 32. Автореф. докт. дис.

²⁰⁾ Засецкая И.П. Особенности погребального обряда..., с. 64-65; Она же. Гунны в южнорусских степях, с. 12, 13.

²¹⁾ Засецкая И.П. Особенности погребального обряда..., с. 65-69.

²²⁾ Там же, с. 72.

²³⁾ Смирнов А.П. К вопросу о гуннских племенах..., с. 67.

²⁴⁾ Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э., с. 326, 327.

²⁵⁾ Шелов Д.Б. К истории Танаиса. — ВДИ, 1959, № 1, с. 127; Он же. Танаис. — потерянный и найденный город. М., 1967, с. 127.

²⁶⁾ Арсеньева Т.М., Шелов Д.Б. Исследования Танаиса. — АО 1971 г. М., 1972 с. 150, 151; Они же. Археологические исследования Недвиговского городища в 1969—1972 гг. — КСИА, 1975, вып. 143, с. 42, 43; Они же. Исследования Танаиса. — АО 1973 г. М., 1974, с. 93-94; Арсеньева Т.М. Работа в Танаисе. — АО 1972 г. М., 1973, с. 110-112.

²⁷⁾ Арсеньева Т. М., Шелов Д. Б. Исследования Танаиса. — АО 1971 г., с. 150; Они же. Исследования Танаиса. АО 1974 г., с. 93.

²⁸⁾ Ср.: Амброз А.К. Проблемы раннесредневековой хронологии Восточной Европы. — СА, 1971, № 2, с. 103, 104.

²⁹⁾ Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э., с. 315 и сл.

³⁰⁾ Там же, с. 325; Амброз А.К. Фибулы из раскопок Танаиса. — В кн.: Античные древности Подонья-Приазовья, М., 1969, с. 261-263.

³¹⁾ Арсеньева Т.М. Лепная керамика Танаиса. 1. — В кн.: Древности Нижнего Дона. М., 1965, с. 180-185, табл. VII-X; Она же. Лепная керамика Танаиса как источник для этнической истории Нижнего Дона. М., 1970 с. 27, 28; Автореф. канд. дис.; Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э., с. 318, 319.

³²⁾ Шелов Д. Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э., с. 322, 323; Арсеньева Т.М. Работы в Танаисе, с. 110, 111.

³³⁾ Рикман Э.А. Некоторые традиции Черняховской культуры в памятниках VI—X вв. в низовьях Днестра и Дуная. — В кн.: Исследования по истории славянских и балканских народов. Эпоха средневековья. М., 1972, с. 31 и сл.

³⁴⁾ Смирнов А.П. К вопросу о гуннских племенах..., с. 67.

³⁵⁾ Герасимова М.М. Антропологическая характеристика черепов из грунтовых погребений Танаиса. — В кн.: Древности Нижнего Дона. М., 1965, с. 256 и сл.; Она же. К вопросу об этническом составе населения древнего Танаиса. — СЭ, 1971, № 4, с. 131 и сл.; Она же. Население Северного Причерноморья (Боспорское царство) в античную эпоху по антропологическим данным. М., 1975, с. 8-10. Автореф. канд. дис.; Шелов Д.В. Некоторые вопросы этнической истории Приазовья II—III вв. н.э. по данным танаисской ономастики. — ВДИ, 1974, № 1, с. 80 и сл.

³⁶⁾ Арсеньева Т.М. Лепная керамика Танаиса как источник для этнической истории, с. 26-29.

³⁷⁾ См., например: Казакова Л.М., Каменецкий И.С. Курганы Танаиса. — КСИА, 1970, вып. 124, с. 83.

³⁸⁾ Шелов Д.Б. Танаис и Нижний Дон в первые века н.э., с. 323, 324.

³⁹⁾ Шелов Д.Б. Экономическая жизнь Танаиса. — В кн.: Античный город. М., 1963, рис. 10.

⁴⁰⁾ Сокольский Н.И. Гунны на Боспоре, рис. 4 и 9.

⁴¹⁾ Шкорпил В.В. Отчет о раскопках в г. Керчи и на Таманском полуострове в 1907 г. — ИАК, 1910, 35, с. 32, 33; Он же. Отчет о раскопках в г. Керчи и окрестностях в 1909 г. — ИАК, 1913, 47, с. 19, 31, прим. 1; Покровский М.В. Пашковский могильник № 1. — СА, 1936, 1, с. 160, рис. 5, 6; Кругликова И.Т. Погребение IV—V вв. н.э. в дор. Айвазовское. — СА, 1957, № 2. с. 254, рис. 1, 3; Мiхлин В.Ю. Гуннський амулет з Ждановського музею. — Археологiя, № 5, 1972, с. 95-96, рис. 1.

⁴²⁾ Герасимова М.М. Население Северного Причерноморья..., с. 10.

⁴³⁾ Мелентьева Г.М. Курган позднесарматского времени на Нижнем Дону. — КСИА, 1973, вып. 133, c. 126, 127.

⁴⁴⁾ Каменецкий И.С., Кропоткин В.В. Погребение гуннского времени близ Танаиса. — СА, 1962, № 3, с. 236, 237, рис. 1.

⁴⁵⁾ Наливкина М.А. Раскопки юго-восточного участка Танаиса (1960—1961 гг.). — В кн.: Древности Нижнего Дона М., 1965, с. 158, рис. 34; Сорокина И.Л. Стеклянные сосуды из Танаиса. — Там же, с. 208, рис. 3, 8, 9; 4, 5.

⁴⁶⁾ Арсеньева Т.М. Охранные раскопки курганного могильника Танаиса в 1969 году. — В кн.: Археологические памятники Нижнего Подонья, II. М., 1974, с. 155, табл. III, 9t.